Музей – это аквариум? Вокруг поток рыб-людей, которые не могут не двигаться. Наверное, с ними случится нечто ненужное, если они остановятся. Тогда лучше этого не делать – мало ли что придет в голову. Хотя бы медленно – но двигаться по течению мимо застывших кораллов музея и сонных мурен смотрительниц. Тишина останется тишиной, она наполнена стуком каблучков, сопеньем и одноразовым шепотом. Обычно это узнавание или даже опознание: а, вот она в подлиннике. Остановился, щелкнул фото-взглядом, два десятка секунд на прикосновение к чему-то плоскому. Композиция говорите, уникальный стиль – сказать «я это видел» означает сказать себе одно и тоже слово перед – в принципе – одними и теми же картинами.
Послушайте, но ведь можно идти в музей, чтобы найти-услышать отклик внутри себя. И этому отклику прислушаться, ведь он способен открыться и даже заговорить. И тогда мы не рыбы, рыбы немы. Чем больше остановка перед картиной – да не остановка вовсе – а движение в нее – чем больше потребность поговорить, рассказать о том, что вдруг начало с тобой делаться. Ты начинаешь видеть картину, и в этом видении – она удивительно иная. Тогда она – хорошо сказал об этом Барт (правда о фотографии) –приключается во мне.
Я перехожу – или что-то меня переносит? – в иное. Там картина теряет предметность – и становится пространством. Каждый шаг в нем необычно фокусирует, собирает мой мысленный мир, сталкивает, подводит к некой плотности смысла и события. Вкус непредсказуемости – я не знаю, что конкретно сказать, но здесь во мне рождается некая избыточность, наполненность. И она притягивает, рождает слова, значение которых проявится чуть позже - когда я найду уединенную мягкую лавочку и, забыв про внешний мир, карандашом приведу их на лист блокнота.
Простой вопрос – какое отношение я имею к этой картине? – здесь ключ и дверь. Рыбы не имеют своего отношения к картинам, мимо которых проплывают («рассмотреть» – значит «проплыть мимо»). Так, коснуться пухлыми губами поверхности, отщипнуть безмолвных впечатлений под бубнение электронного гида. Сделать селфи.
А вы?
Картина ведет по своим лабиринтам: путь от периферии чужих мнений и указок – к центру. Чем ближе – тем неизвестнее: и я и картина и что в ней. Впрочем, может лучше вернуться, ухватившись за язык эксперта: «в этой картине художник…». И станет прозрачно и тихо: можно плыть дальше. Несказанные слова иссохли на моих губах - «ведь все уже сказано про эту картину». Что, твоя ноосфера уже мертва? Смотри - в ней полно объектов и уже сказанного о них, покликай в интернете, новый тренд само-образования. Соединяясь, объект и уже сказанное становятся окончательным предметом. Который запрещено – да и невозможно – трансформировать. Мнение превратилось в правило. И здесь музей – это аквариум для рыбок.
Впрочем, смотри: та девушка в красном платке – не от этого мира. Кидает кости, с улыбкой смотрит на простушек, одна из которых в печали от своего жребия, другая – радуется что повезло, а третья – оперлась на стену, барельефы которой – знаки прошлой эпохи. Там боги и смертные играют друг с другом. А эти двое детей: смотри, их сон – разный. Сон одного – продолжение обыденности. Сон другого – иной мир…
Тишина, полумрак и свет помогают увидеть картинку, предмет... побыть-походить с его откликом, как-то само-собой возникшем в душевной глубине. Необычно: не прямое рассматривание, а скорее ожидание момента, когда предмет, которому много сотен лет, начнет собирать себя из фрагментов, неожиданных мыслей, нежданных переживаний или идей, который образуют вокруг него облако. Сквозь проступают то ли знаки, то ли детали - одна за другой. Каждая из которых как буква, вставленная в корень слова, изменяет смысл.
Складываются в узор, открываются постепенно, в зависимости от приближения к ним и, одновременно, отхода от чего-то. Чтобы взять - нужно оставить. Приблизиться - значит сменить фокус резкости и масштаба, когда что-то неизбежно оказывается размытым и на периферии, но что-то - предельно центральным. Среди этого всего проявляется нечто вроде траектории хождения, на вершине которой открывается вид, перспектива, горизонт. Всматривание наполняет проживанием прозрачных мгновений, буквальных вспышек, раздвигающих темноту.
Тысячелетний Предмет... несет в себе неизвестное до конца пространство, в которой "я" получает возможность находится и находить. Напоминает вращение калейдоскопа, когда из конкретных и узнаваемых вроде кусочков складывается непривычная картинка, составленная из эпизодов внутреннего опыта и уникального ракурса восприятия тела артефакта. Все это оказывается гораздо ближе к настоящему, чем предполагалось: теперь это двойной предмет - посланник и послание.
Наверное, у него есть «я», ведь он сделан руками человека… Впрочем, артефакт может говорить со мной только через мой словарь. Но какую из его областей? Пассажира метро? Или кого-то другого меня, не так однозначно названного? В любом случае то, что я называю кодом, линией ключевых объектов - они имеют отношение, как-то связаны с этим словарем. Который, кстати, я не часто держу в поле своего зрения и, следовательно, он может быть для меня набором слов, чья обращенность ко мне доминирует над обращенностью от меня.
Но что есть вспышка рассматривания? Дробление некоего целого на части и увеличение типов комбинаций, сочетания которых дают ощущение реальности артефакта. Впрочем, вопрос: что представляют собой эти элементы? Смесь материи и знака? Может ли увеличение количества букв изменить грамматику? И наоборот?
Если я осознаю конечность своего словаря, вижу его горизонт - и за горизонтом описываемый феномен - такое полагание проясняет, задает двойственность: описание солнца и одновременно ... как бы смотрение на него за пределами описания. Возможно такое? Тогда солнце не присутствует в моем описании, а описывается мной через игру со словарем. Насколько велика фатальность словаря, задающая незаметную - да и не понятую когда-то - направленность речи? И что возможно с ней сделать, кроме того как наткнуться в тот самый момент, когда слова оживают? И… возможно ли обратиться ? По большому счету? К тому себя, что за горизонтом моего словаря?
Но - как показывает опыт - иногда в этой фатальности "целого" скрывается сокровище. Если мы видим и фатальность, и сокровище - пресловутое "одно и то же" открывает в себе целый мир. Путешествие: предмет оборачивает нас к себе и в тоже время мир вокруг обращается к нам.
